§ 8. ФЕТИШИЗМ ВЕЩИ. ОБЪЕКТИВНАЯ ВИДИМОСТЬ СУЩНОСТИ

 

Вещь как непосредственное единство непосредствен­ности и сущности при первом подходе к ней представ­ляется весьма простой. Исследование ее показывает, что она отнюдь не так проста.

Непосредственность вещи не содержит ничего таин­ственного. С этой стороны она есть чувственно воспри­нимаемая вещь. Естественно, что она создается конкретной формой данной субстанции. Ясно также и то, что в различных конкретных формах данной субстанции есть общее, одинаковое, все ясно и в измерении величины субстанции временем ее действия. Мистический харак­тер результата субстанции порождается самой формой вещи, тем что субстанция получает форму вещи — сущности вещи; измерение величины субстанции трансфор­мируется в величину сущности; субстанциональные отношения приобретают форму субстанциональных отно­шений между непосредственностями.

Загадочность формы вещи заключается в том, что вещь отражает субстанциональное отношение как отно­шение непосредственностей, как субстанциональные отношения непосредственностей вещей, которыми вещи обладают в силу своей непосредственности.  Н е п о с р е д ­с т в е н н о с т ь  в е щ и  в ы с т у п а е т  ч у в с т в е н н о-с в е р х ч у в с т в е н н о й,  с у щ е с т в е н н о й  н е п о с р е д с т в е н н о с т ь ю. С у щ н о с т ь  в е щ и  п р е д с т а в л я е т с я  н е п о с р е д с т в е н н о  с у щ е с т в у ю ­щ е й,  а  н е  с у щ е с т в у ю щ е й  к а к  е д и н с т в о  в е щ е й. Следовательно, сущность вещи кажется совер­шенно самостоятельной.

Ни первобытный фетишизм, ни религия, ни идеализм не могут существовать без того, чтобы сущность так или иначе не представлялась бы как нечто самостоятельно, непосредственно существующее.

Фетишизм вещи возникает вследствие того, что суб­станция, сущность вещей иначе, как опосредованно не воспринимается, сущность вещей проявляется не непо­средственно, а в непосредственности вещей, через отн­шения непосредственностей. Если бы сущность вещей познавалась непосредственно, то не было бы фетишизма вещей. Поэтому субстанциональные, отношения на по­верхности представляются тем, что они действительно есть на поверхности, не отношениями вещей непосредственно как отношениями субстанций, а отношениями суб­станций как отношениями вещей в качестве непосредственностей.

Вся история познания человечества это, с одной сто­роны, все большее проникновение в сущность вещей, с другой стороны, раскрытие и объяснение фетишизма вещей. Фетишизм вещей есть гносеологический корень, общий для научных заблуждений, религии и идеализма. Если религия и идеализм есть исторически преходящие формы существования заблуждений, связанные с опре­деленными недостаточно развитыми формами общества, то заблуждения научного познания, все глубже раскры­вающего сущность, были, есть и будут. Но исследование закономерностей возникновения и форм заблуждений помогает предвидеть и избегать их в той мере, в какой это возможно в каждом конкретном случае.

Раздвоение вещи на непосредственную вещь и вещь, воплощающую собой сущность, происходит в действи­тельности в предмете тогда, когда отношение между ве­щами данного типа достаточно распространено и потому сущность вещи имеется как реальная возможность уже до ее отношения к другим вещам этого типа. С этого времени субстанция приобретает действительно двойст­венный характер: с одной стороны, она есть конкретная форма, с другой стороны, данная субстанция вообще. Видимость данной субстанции вообще в непосредствен­ности вещи объективна. Наука может раскрыть эту видимость, но не устранить ее. Видимость сущности в не­посредственности вещи имеет место только на той стадии развития предмета, когда предмет представляет собой совокупность относительно самостоятельных вещей и субстанция предмета проявляется лишь через отношение этих вещей. Если познание ограничивается этой особенной ступенью процесса развития, то отмеченная види­мость представляется всеобщей. Так, продукты труда имеют стоимостной характер только в товарном произ­водстве. «Между тем для людей, захваченных отноше­ниями товарного производства, эти специальные особен­ности последнего — как до, так и после указанного от­крытая (обнаружения вещной видимости общественного характера труда.—В. В.) — кажутся имеющими всеоб­щее значение, подобно тому как свойства воздуха — его физическая телесная форма—продолжают существо­вать, несмотря на то, что наука разложила воздух на его основные элементы»66. Научное открытие сущности вещей становится возможным при условии, что совокуп­ность вещей, образующая определенный предмет, достиг­ла полного развития. Необходимость наличия полностью развитой совокупности вещей для познания их сущности диктуется тем обстоятельством, что сущность пробивает дорогу через случайные количественные отношения ве­щей. Движение внешних количеств, относительных вели­чин сущности маскирует внутреннее количество сущно­сти. Познание внутреннего количества сущности обнару­живает необходимость, которая определяет величину внутреннего количества. Исчезает иллюзорное представ­ление, будто величина сущности порождается исключительно случайными обстоятельствами. Однако сохра­няется непосредственная форма сущности. Определение величины стоимости рабочим временем есть «тайна, скрывающаяся под видимым для глаз движением отно­сительных товарных стоимостей. Открытие этой тайны устраняет иллюзию, будто величина стоимости продуктов труда определяется чисто случайно, но оно отнюдь не устраняет вещной формы определения величины стоимо­сти»67. Необходима ли упомянутая иллюзия? Да, если познание ограничивается рассмотрением той стадии пред­мета, на которой сущность проявляется только через относительно самостоятельные вещи. Да, если останав­ливаются на поверхности этой стадии развития предме­та и не проникают в ее сущность. Устранение иллюзии не уничтожает видимость, существующую на рассматри­ваемой стадии развития процесса.

Какова в данном случае логическая природа иллю­зии и объективной видимости? Иллюзия заключается здесь в том, что случайные, постоянно колеблющиеся количественные отношения (меновые стоимости) абсо­лютизируются, т. е. предполагается существование толь­ко таких количественных отношений. А затем последние принимаются в качестве определяющих величину сущно­сти. Или, иначе говоря, случайное, внешнее движение абсолютизируется и с этой точки зрения объясняется внутреннее. Действительное положение переворачивает­ся с ног на голову. Объективная видимость необходимо порождает эту иллюзию, если сознание ограничивается условиями существования объективной видимости и еще не проникло в сущность. Но сама объективная види­мость не есть иллюзия.  О б ъ е к т и в н а я  в и д и м о с т ь  е с т ь  о б н а р у ж е н и е  с у щ н о с т и  в е щ и  н а  п о в е р х н о с т и  в  ф о р м е  с в о е й  п р о т и в о п о л о ж н о с т и—н е п о с р е д с т в е н н о с т и.  И  т а к а я  ф о р ­м а  п р о я в л е н и я  с у щ н о с т и  н е  и с ч е з а е т  п о ­с л е  т о г о,  к а к  о н а  н а у ч н о  п о з н а н а.

Если предмет представляет собой совокупность вещей, то раскрытие его сущности начинается тогда, когда совокупность вещей развилась и идет от развитой сово­купности к менее развитой, от результата к процессу, его образовавшему. «Размышление над формами человеческой жизни, а следовательно, и научный анализ этих форм, вообще избирает путь, противоположный их действительному развитию. Оно начинается post festum [задним числом], т. е. исходит из готовых результатов процесса развития. ...Таким образом, лишь анализ товар­ных цен привел к определению величины стоимости, и только общее денежное выражение товаров дало воз­можность фиксировать их характер как стоимостей»68. Причем результат процесса, развитая совокупность ве­ющей, функционирующая достаточно длительно в сравне­нии с жизнью одного поколения людей, при первом под­ходе к их изучению представляется неизменной. Перво­начально решается задача выяснения содержания — а не исторического изменения результата — развитой совокупности вещей. «Формы, налагающие на продукты труда печать товара и являющиеся поэтому предпосылками товарного обращения, успевают уже приобрести прочность естественных форм общественной жизни, прежде чем люди сделают первую попытку дать себе отчет не в историческом характере этих форм, — послед­ние уже, наоборот, приобрели для них характер непре­ложности, — а лишь в их содержании»69. Между тем завершенная, непосредственно-всеобщая форма прояв­ления, сущности вещей значительно тоньше маскирует абстрактный характер субстанции, нежели простейшая.

Объективная видимость мира вещей данного предме­та уничтожается, когда сознание обращается к ступеням развития или к тем формам предмета, которые сущест­вуют не как совокупность вещей.

Рассмотрим теперь кратко вслед за К. Марксом эти различные ступени развития предмета. Предмет имеет на всех своих ступенях общую субстанцию. Под предме­том в данном случае подразумевается общество, общей субстанцией служит труд.

Излюбленная идея буржуазных экономистов, пи­шет К. Маркс, робинзонада, рассмотрение изолирован­ного производителя. Представим себе производство Ро­бинзона. Все разнообразные формы трудовой деятельно­сти Робинзона есть различные виды деятельности одного и того же человека. Человеческий труд вообще существует здесь в единичной, индивидуальной форме, различ­ные виды труда (охота, рыбная ловля, приручение диких животных и т. д.) не воплощаются в продукты труда, независимые друг от друга с точки зрения человеческого труда вообще. Все продукты труда есть непосредственно один и тот же человеческий труд, труд одной и той же личности. Продукты труда обособляются друг от друга только по потребительным стоимостям, по своей непо­средственной форме, но не как воплощения субстанции, не по сущности. Следовательно, субстанция вообще су­ществует непосредственно как единичность и результаты субстанции обособляются только в непосредственности, а не в их сущности. Поэтому субстанция непосредствен­но непосредственна, ее продукты не принимают характер вещей, т. е. не обособляются по сущности. Если же они обособлются только по своей непосредственной форме, то можно непосредственно усмотреть, что это результаты одной и той же субстанции. Но когда происходит обо­собление по сущности, тогда отношение непосредствен­ностей скрывает отношение сущностей. Тогда сущность, опосредованность проявляется через непосредственности как непосредственная опосредованность и опосредован­ная непосредственность.

В европейском средневековье все люди были зависи­мы друг от друга. Личная зависимость специфична в данном случае для всех общественных отношений. «Но именно потому, что отношения личной зависимости со­ставляют основу данного общества, труду и продуктам не приходится принимать отличную от их реального бы­тия фантастическую форму. Они входят в общественный, круговорот в качестве натуральных служб и натуральных повинностей. Непосредственно общественной формой: труда является здесь его натуральная форма, его особенность, а не его всеобщность, как в обществе, покоящемся на основе товарного производства»70. Таким образом, субстанция вообще имеется в качестве единич­ности, причем наличествует множество единично данных субстанций вообще, не связанных друг с другом. (Ведь экономическая  с в я з ь  не служит основой средневеко­вых отношений. Основу образует натуральное хозяйство.) Поэтому каждая единичная субстанция вообще существует наряду с другими такими же субстанциями и, следовательно, является особенной субстанцией вообще. Субстанция вообще оказывается рядом субстанциональ­но независимых единичностей. Вследствие чего результа­ты субстанции различаются лишь по непосредственности, а не по сущности и, значит, не относятся друг к другу как вещи71.

Далее К. Маркс приводит в качестве примера непо­средственно обобществленного труда деревенское патри­архальное производство — атавизм первобытной формы обобществления труда. При такой форме труда челове­ческий труд вообще образуется  с о в о к у п н о с т ь ю  работ отдельных индивидуумов, составляющих крестьян­скую семью. Продукты труда различаются по своей кон­кретной, полезной форме, но не различаются субстанци­ально, по сущности, ибо все это есть труд одной и той же семьи как целого. Следовательно, субстанция суще­ствует как еще непосредственная совокупность, еще не­расчлененное целое.

«Наконец, представим себе, — пишет К. Маркс, — для разнообразия, союз свободных людей, работающих об­щими средствами производства и планомерно [selbstbewuât] расходующих свои индивидуальные рабочие силы как одну общественную рабочую силу. Все определения робинзоновского труда повторяются здесь, но в общест­венном, а не в индивидуальном масштабе»72. Здесь субстанция существует не как общее относительно само­стоятельных вещей, а происходит «снятие» относительной самостоятельности вещей, отрицание отрицания, «воз­вращение» к исходному пункту, но как к опосредованному единству субстанции.

Мы проследили в той последовательности, в какой это дается в «Капитале», обращение К. Маркса к ступе­ням, к формам предмета, в которых исчезает объектив­ная видимость вещей. Из этих примеров вытекает общее представление о развитии предмета (в данном случае общества.)

Действительно. Первоначально субстанция предмета (в данном случае это — труд вообще) существует как еще нерасчленившаяся совокупность, результаты суб­станции различаются только по непосредственной форме. (См. характеристику К. Марксом патриархальной фор­мы непосредственно обобществленного труда.)

Затем субстанция расчленяется, но расчленение про­исходит таким образом, что теряется характер совокуп­ности и субстанция превращается в ряд единичных суб­станций. Каждая из единичных субстанций существует наряду с другими единичными субстанциями, являясь особенной субстанцией. Продукты, результаты субстан­ции по-прежнему различаются только непосредственной формой. (См. характеристику европейского средневе­ковья. Это справедливо и по отношению к рабовла­дельческому строю.)

Дальнейшее развитие субстанции приводит к тому, что между единичными субстанциями вообще возникает субстанциальная, внутренняя связь, но исключительно через продукты, результаты единичных субстанций. От­ныне продукты, результаты субстанции различаются не одной непосредственной формой, но и по сущности. (См. характеристику капиталистического строя.)

Наконец, происходит как бы возвращение к непосред­ственному единству субстанции, но с сохранением в «снятом» виде внутренних различий в этом единстве, т. е. происходит «возвращение» к исходному пункту. Но единство субстанции есть уже не еще нерасчлененная совокупность, и не совокупность обособленных членов ее, а единство различного, образовавшееся путем «сня­тия» обособления (см. характеристику К. Марксом ком­мунистического общества), когда «снимается» обособ­ленность различных видов труда, хотя различие в видах труда остается.

Отсюда следует, что коммунизм может быть понят лишь как отрицание отрицания, где первое отрицание есть возникновение частной собственности, а второе от­рицание — уничтожение частной собственности, экспро­приация экспроприаторов. Таким образом, познание коммунизма невозможно при отвлечении от историческо­го процесса его породившего, подобно тому как денежная форма стоимости раскрывается полностью лишь путем ее выведения из простейшей формы стоимости.

Следовательно, существование предмета в форме со­вокупности вещей есть исторически определенная сту­пень в развитии предмета вообще.

Далее К. Маркс сжато определяет достижения и не­достатки науки, исследовавшей совокупность вещей, обособленных по сущности, и исходившей из признания ее (совокупности) вечности и всеобщности. Имеется в виду классическая, т. е. научная буржуазная политэко­номия. Отсутствие исторического подхода было неиз­бежным на первоначальных этапах изучения той стадии предмета, когда он представляет собой совокупность обособленных по сущности вещей. Отсутствие историзма в исследовании обусловливалось тем, что познание пред­мета начиналось с осмысления практических интересов; в практике же предмет как совокупность вещей встре­чался так длительно, что его формы, естественно, внача­ле представлялись неизменными и всеобщими. В соответ­ствии с темой нашей работы мы обсуждаем только логи­ческую сторону вопроса.

Каковы же успехи и недостатки изучения предмета как совокупности вещей при неисторическом подходе к нему? В какой мере оказалось возможным исследование этого предмета при отсутствии принципа историзма?

Наука сумела обнаружить, хотя и не в полной мере, сущность рассматриваемой совокупности вещей, величи­ну сущности, выявила содержание и в известной мере познала, чем определяется сущность и ее величина73.

В чем недостаточность этого исследования?

В о–п е р в ы х. Ограниченность понимания сущности при указанном подходе заключается, коротко говоря, в том, что четко, последовательно, сознательно не разли­чается конкретная форма субстанции, производящая непосредственность вещей, и субстанция вообще, создаю­щая сущность вещей. Это различие не осознается, фак­тически же оно имеется, ибо первая сторона субстанции трактуется как качественная, а вторая сторона — как количественная. Отсутствие сознательности различения и наличие лишь фактического различения приводит к непоследовательности проведения различия, к путанице в этом вопросе. Маркс пишет о Д. Рикардо: «...он на­столько плохо различает двойственный характер труда, который и представлен двойственно, что на протяжении целой главы «Стоимость и богатство и их отличительные свойства» вынужден возиться с пошлостями такого гос­подина, как Ж. Б. Сэй. В конце концов он с изумлением замечает, что Дестют, хотя и признает вместе с ним труд источником стоимости, тем не менее в своем определе­нии понятия стоимости оказывается в то же время со­гласным с Сэем»74 (который определял стоимость од­них товаров через предположенную в качестве данной стоимость другого товара, в этом случае труда).

В о-в т о р ы х. Предшествующая политэкономия «ни разу даже не поставила вопроса: почему это содержа­ние (содержание стоимости и величина стоимости. — В. В.} принимает такую форму, другими словами—по­чему труд выражается в стоимости, а продолжитель­ность труда, как его мера, — в величине стоимости про­дукта труда?»75. Следовательно, наука даже не пыталась понять — почему субстанция вообще принимает в своих продуктах, результатах именно форму сущности       в е щ е й  и величины сущности  в е щ е й? В данном слу­чае термин «форма стоимости» употребляется не в зна­чении «форма проявления стоимости». Речь идет об исто­рической форме, какую принимает труд, когда он имеет своим продуктом, результатом именно стоимость. Таким образом, сущность имеет форму своего проявления и историческую форму,    т. е. особенности существования сущности на данной ступени развития предмета. Поста­новка и решение вопроса об исторической форме сущно­сти неразрывно связаны с принципом историзма. «Форма стоимости продукта труда есть самая абстрактная и в то же время наиболее общая форма буржуазного спосо­ба производства, который именно ею характеризуется как особенный тип общественного производства, а вместе с тем характеризуется исторически»76. (Кстати, здесь совершенно отчетливо видно, что Маркс все время анализирует товар капиталистического общества.) Если рассматриваемую особенную стадию развития предмета брать в качестве вечной, то от исследователя необходимо скроются особенности формы сущности на данной стадии. В таком случае исторически определенная форма сущности предстанет безразличной и внешней по отно­шению к природе вещи. Кроме того, представление о безразличии и внешнем отношении исторически опреде­ленной формы сущности к природе вещи возникает и тогда, когда качество субстанции вообще не выделяется, а внимание сосредоточивается на анализе ее величины. Маркс различает вульгарную «науку» (в данном случае вульгарную политэкономию) и науку без кавычек (клас­сическую буржуазную политэкономию). Наука изучает внутренние связи предмета. Вульгарная «наука» не по­кидает сферы внешних кажущихся связей, снова и снова повторяет уже исследованный материал, руководствуясь при этом не задачей изучения предмета самого по себе с точки зрения широкой общественной практики, а пытаясь дать трактовку предмета, приспособленную к тем или иным сугубо частным интересам. Естественно, что результатом познания оказывается весьма огрубленное понимание отдельных явлений предмета. Невидимому, наука не может не начать с обобщения и систематиза­ции той или иной узкой, отдельной практической обла­сти. Всякая наука идет от внешних кажущихся зависи­мостей к внутренним связям. Следовательно, огрубление предмета неизбежно в науке. Но огрубление огрублению рознь. Действительная наука не останавливается исклю­чительно в сфере частных практических интересов, а выходит на столбовую дорогу общественной практики человечества. Истинная наука не погрязает навсегда во внешних, поверхностных зависимостях, а пробивается во внутренние отношения предмета. Наука, заслуживаю­щая этого слова, не повторяет уже изученный материал иначе как в популярных целях. Поэтому в подлинной науке огрубления допустимы лишь постольку, поскольку они неизбежны. Напротив, вульгарная «наука» — и в этом ее специфика — не движется вперед, несмотря на имеющиеся условия более глубокого познания, она за­крепляет огрубления там и тогда, где и когда они пере­стали быть необходимыми с точки зрения закономерного хода познания.

При неисторическом подходе к исследованию истори­чески определенной стадии развития все предшествую­щие стадии развития интерпретируются как искусствен­ные, лишь одна рассматриваемая стадия развития пола­гается естественной. В данном случае отсутствие исто­ризма превращается в субъективизм.

Если наука ограничивается той стадией развития, на которой субстанция существует в совокупности вещей, обособленных по сущности, и рассматривает эту стадию неисторически, то она в той или иной форме находится в плену объективной видимости существенного отношения как отношения непосредственных форм вещей. При названных условиях неизбежно возникают иллюзии. Таковы, например, иллюзии монетарной системы, будто золото по своей природе есть деньги. Или иллюзия фи­зиократов, будто земледельческий труд в силу своей конкретной формы образует земельную ренту.

 

66 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 84.

67 К. Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 23, стр. 85.

68 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 85—86.

69 Там же.

70 К. М а р к с и Ф. Э н ге.л ьс. Соч., т. 23, стр. 87.

71 Напомним, что в этой работе мы подразумеваем под терми­ном «вещь» непосредственное единство непосредственной формы и сущности, существующее обособленно от других вещей с той же самой сущностью и находящееся в существенном отношении с эти­ми вещами.

72 К. М а р к с  и  Ф. Э н г е л ь с. Соч., т., 23, стр. 88.

73 Рассмотрение ограниченности анализа буржуазной классиче­ской политэкономией величины сущности К. Маркс переносит в четвер­тую книгу своего труда. Поскольку мы стремимся к возможно более точному логическому описанию (и объяснению)  хода мысли К. Маркса в «Капитале», то нам представляется целесообразным также вернуться к этому вопросу при анализе четвертой книги «Капитала».

74 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 23, стр. 90.

75 Там же, стр. 90—91.

76 Там же, стр. 91.